Мой лорд - Страница 38

Это было упоительное и странное ощущение. Быть так близко с другим человеком. Всегда существовала преграда между ее телом и телами других людей — преграда одежды, расстояния, социальных норм. И в последнее время у нее не возникало ни малейшего желания эту преграду разрушать. Как будто, став к кому-то ближе телесно, она утрачивала и часть своей душевной защиты, становясь открытой для неожиданного вторжения. А с Людвигом эта защита оказалась не нужна. И невероятно сладостно было чувствовать каждым миллиметром кожи его горячее прикосновение. В такой, невероятной при всех других обстоятельствах близости ей чудился путь к познанию какой-то неведомой истины. А может, к воспоминанию своего предназначения в этой жизни.

А потом они, дрожа и смеясь, купались в лунной воде озера, вытирали друг друга все тем же безжалостно колючим пледом, жадно грызли окорок, запивая его прямо из горлышка густым красным вином.

И была дорога обратно. Старые деревья словно бы убирали свои сучья, заботливо втягивали под землю узловатые корни. А как иначе объяснить то, что тот же путь, на котором днем Николь дважды чуть не расшиблась, теперь не принес не то чтобы падений, а даже просто неприятного прикосновения к мягким человеческим телам. Ночь была не обычной пепельно-черной, а как будто проявленной в синем светофильтре. Темно-синие стволы, голубоватые отблески влажной травы, и небо вокруг луны — густое индиго. Если бы не промозглый холод, который с каждой минутой становился все сильнее, они бы так и заночевали в этом синем лесу. Кто знает, может, утром из-под лиственных сводов вышли бы два совершенно других человека…

Впрочем, Николь и так ощущала себя другой. Какой-то удивительно взрослой и цельной. Как будто сегодня она прошла то, что древние называли инициацией. И теперь она по праву могла называть себя женщиной. Ей самой было странно от этих мыслей, потому что первый секс у нее был в шестнадцать лет. Но и тогда, и потом все эти невероятно долгие годы до встречи с Людвигом — теперь она это отчетливо чувствовала — она была просто девочкой, которая занимается сексом с такими же незрелыми, как и она сама, мальчиками. Причем и девочка и мальчик считали себя абсолютно взрослыми женщиной и мужчиной и конечно же требовали, чтобы окружающие именно так к ним и относились. Как, наверное, смеялись где-нибудь на облаке их ангелы-хранители, глядя, с какой серьезностью воспринимает себя и свои проблемы эта несмышленая детвора.

Теперь Николь пребывала в таком блаженном мире с самой собой, что ее не смогла выбить из этого состояния даже встреча с Деборой Уайнфилд.

Дебора была бледной и смотрела на ввалившихся в дверь Людвига и Николь обвиняющими запавшими глазами. Придерживаясь за перила, она медленно спускалась им навстречу.

— Я так переживала, что с тобой… с вами… что-нибудь случилось, — проговорила она, глядя на Людвига. — Ты не пришел ни к чаю, ни к ужину. И твой сотовый не отвечал… А в лесу всякое может случиться. У меня даже голова разболелась.

— Полуночная мигрень, сестричка? — Людвиг подмигнул Деборе. — Самое лучшее, что можно сделать для твоей больной головы, — это уложить ее на подушку. Вот увидишь, завтра все будет в полном порядке. — Людвиг обнял Николь, намереваясь пройти мимо Деборы, но отчаяние, прозвучавшее в голосе «сестрички», заставило его приостановиться.

— Людвиг, до утра еще дожить нужно. А вдруг у меня будет инсульт? — Последнее заявление прозвучало несколько странно из уст молодой здоровой девушки, но саму Дебору это ничуть не смутило. — Людвиг, мне нужна твоя поддержка.

— Что я могу для тебя сделать? Я же не врач.

— Да, но ты можешь посидеть со мной в гостиной, пока не подействует таблетка.

— Извини, я плохое обезболивающее. До завтра, Дебора.

Они поднимались по лестнице. Медленно и в ногу. Николь старалась не особенно виснуть на руке Людвига, но у нее это плохо получалось. Ноги горожанки, не привыкшие к столь длительным прогулкам по пересеченной местности, ныли и грозили подкоситься прямо на следующей ступеньке.

— А почему ты с ней не остался? — сонно спросила Николь. — Может, ей и правда плохо?

— Конечно, ей плохо, — не стал возражать Людвиг. — Мне кажется, она ревнует. Завтра я ее выслушаю и поговорю с ней, как это делал всегда. Но сегодня… — он приостановился, чтобы поцеловать Николь, — сегодня у меня особенный, счастливый день. Сегодня появилась ты.

— Нет, я появилась в феврале, — прижалась к нему Николь. — Но я согласна быть твоим счастьем.

— Только не на лестнице, — спокойно уточнил Людвиг. — Мы же с тобой не настолько безрассудны, правда?

— Не знаю. Свою голову я оставила, как ты велел, дома.

Сегодня они спали вместе, раздевшись донага. Легли на кровать Людвига, выключили кондиционер и распахнули настежь окно. Слушали, засыпая, голоса каких-то очень ранних или слишком поздних птиц, пересвистывающихся в саду.

Николь не помнила, снилось ли ей вообще что-нибудь. Но даже в мягком сумраке сна она чувствовала рядом его присутствие: сонное дыхание, тепло его плеча. И счастливо придвигалась к нему поближе, прижималась лицом, вдыхала его запах — чистый, чуть терпкий запах мужчины. Любящего и любимого.

Только та, которая много вечеров подряд сама говорила себе «спокойной ночи», могла сполна оценить это счастье.

Мягкие-мягкие губы. Это было первое ощущение нового дня. Она улыбнулась сквозь сон и, не открывая глаз, подставила лицо для поцелуев. Он тихо, едва ощутимо, коснулся губами краешков ее улыбки.